Где-то в районе Чертановской шёл по улице молодой человек, излишне, казалось бы, яркий, для столь серого и неприветливого района. Яркость была ни разу не метафорической, а самой что ни на есть буквальной: кислотно-зелёные волосы, плащ, изукрашенный мешаниной цветов, джинсы, в угоду моде безжалостно растерзанные в районе изрядно покрасневших коленей и ярко-красные, хоть и изрядно потасканные кеды. В голове крутилась так до конца и не переваренная каша из мыслей, душа жаждала всемирной славы (ну, или хотя бы немного заинтересованности со стороны компании девушек, идущих по противоположной стороне улицы.) Увы, Чертаново не центр мира, а вместо девушек получилось привлечь лишь цепкие взгляды раскосых глаз нескольких угрожающего вида молодых людей, медленно проезжавших рядом. Машина их вскоре скрылась за углом, и подступившая было тревога пропала

​

Трамвай приблизился к остановке одновременно с ним. Остановился, прикрыв остановку от порыва ветра и плавно открыл двери. Виктор, поправив упавшую на бок прядь волос и не изменяя традициям вошёл через передние двери, попутно поймав глазами тяжёлый вымученный взгляд водителя.

​

То, почему люди, управляющие трамваями, всегда (ну или почти всегда) смотрят вперёд так, будто намереваются прожечь стекло перед ними и асфальт на сотню метров вперёд до сих пор остаётся загадкой для лучших и не самых лучших мыслителей. Виктор же, как мыслитель не самый лучший, предпочёл не заострять на ней внимания вовсе, и уселся у окна, ловким движением бедра отодвинув ребёнка, который порывался занять то же место. Типичное начало привычного маршрута «дом-учёба-дом».

​

Снятый с плеч рюкзак оказался было на коленях, но, исторгнув из себя книгу, был сослан на пол. Окинув взглядом пространство вокруг и убедившись, что ничего особенно интересного не предвидится, Виктор раскрыл книгу так, чтобы люди рядом увидели, как бы ненавязчиво (ценой ненавязчивости оказалась судорога в неестественно выгнутой кисти) направленную на них обложку, с крупно отпечатанной фамилией «Ремарк». Несмотря на то, что авторов было двое, очевидно брат и сестра, в предисловии издатель почему-то настойчиво обращался к дуэту не иначе как «он», что вносило некую неразбериху. Списав всё на странные европейские порядки, Виктор без особого интереса начал скользить глазами по строчкам. Страница сменялась страницей, потоки слов напрочь отказывались складываться в идеи, радуя лишь повторением слов «война», «отряд» и прочего в этом духе. «Опять эти немцы пишут про вторую мировую...» ‒ раздражённо подумал не особо подкованный в истории Виктор и вздохнув убрал книгу в рюкзак, принявшись вместо чёрно-белых строчек скользить глазами по лицам людей. В целом всё было так же стабильно, как и с книгой: сплошная серая масса, с изредка мелькающими на лицах общими мыслями. Насчёт правдивости выражений на лицах сомнений у Виктора не возникало. Он был инженером человеческих душ, психологом… По крайней мере именно второе было написано на дипломе, прямо под логотипом известной онлайн-школы. Сертификат был с отличием (забавное, однако, понятие, отличие ведь и в худшую сторону может быть), и выдан за окончание трехнедельного курса лекций, благополучно растянутого на полгода ввиду переизбытка не просмотренных ещё сериалов. Несмотря на это, курс дал свои плоды: одного внимательного взгляда вполне хватало, чтобы по неестественно зажатому положению плеч и рук заключить, что притиснутый к окну человеческой массой мужчина лет тридцати определённо чем-то недоволен…

​

Трамвай прибыл на Чистые пруды примерно через двадцать минут после закрытия книги. За это время Виктор успел пострелять глазами (только предупредительные выстрелы, да и те холостые) в девушек напротив и выронить кошелёк на соседнее сиденье.

​

Выходя из дверей, он услышал, как за спиной на границе слышимости раздался звук, ознаменовавший собой контакт пола и кошелька, сбежавшего всё же из неплотно застёгнутого кармана. По инерции разворачиваясь к трамваю и почти начав произносить фразу, в разных вариациях касающуюся то чьей-то матери, то чьего-то рта, он увидел летящее на него пятно, которое рефлекторно сгрёб в охапку.

​

Пятно отчаянно материлось высоким, но прокуренным голосом, размахивало непонятно откуда взявшейся рукой, с зажатым в ней кошельком, и попутно пыталось пнуть Виктора в хрупкую голень тяжёлым ботинком на толстой подошве.

​

Осторожно разжав руки и выдержав дистанцию в пару метров, получилось разглядеть невысокую и безумно энергичную даму, которой с равным успехом можно было дать как 15, так и 25 лет. Она, хитро улыбаясь и смотря слегка исподлобья, не агрессивно, а скорее любопытно, протянула руку с кошельком вперёд, дождалась пока он коснётся руки владельца и развернувшись удалилась вниз по бульвару. Сердце Виктора пропустило несколько тактов. «А вдруг всё же внутрь залезла...?» Он судорожно открыл кошелёк, но все купюры были на месте, как и несколько банковских карт. Более того, из отделения для монет, коих у владельца кошелька не водилось, торчал уголок листочка бумаги, который оказался наспех вырванным из блокнота. Из информации на нём был лишь телефонный номер, который уже секунду спустя торопливо вбивался в контакты внезапно вспотевшими руками.

 

Выбор 1.

 

Завязавшаяся переписка начиналась как обычно. Продолжалась странновато. А потом пришло время первой неслучайной встречи. Несмотря на всю свою неслучайность, произошла она на день раньше запланированного, в небольшой и крайне уютной кофеенке на окраине Москвы. Посидели, поболтали ни о чём, как это часто бывает. Хотя «поболтали» это сильно сказано. У Виктора, обычно болтливого и самоуверенного, не получалось не то, что взять беседу в свои руки, а даже её начать. Кораблики слов (ни капли не смущаясь тем, насколько они клише) робко и редко пересекали стол, но на пару с Виктором тонули в зелёных глазах незнакомки, имя которой узнать так и не представилось возможности.

​

‒Вам на гитаре сыграть, либо ещё поговорим? -не скрывая ехидства спросила девушка, намеренно выделив голосом слово «поговорим».

‒Да, Давайте!

Посидели, впрочем, неплохо. Гитара действительно пришлась, кстати, а у молодых людей ещё и совпали музыкальные вкусы.

​

Интересный, кстати, риторический вопрос: можно ли считать привкус, оставшийся после того, как человек облизнул, или даже укусил гитарный гриф музыкальным вкусом...?

​

Кроме чего-то неловко-уютного ничего не было. Был просто приятно проведённый вечер. Странноватый, непохожий на остальные до этого. По-своему притягательный.

​

А потом ещё один, в этот раз в каком-то местечковом баре. Поближе к центру города, нежели кофейня, маленьком, и тоже на удивление родным. Казалось, что человек, в эти места Виктора приведший, собирает странное подобие коллекции мест, где можно чувствовать себя как дома.

​

Выяснилось кстати, что тяга к такому собирательству вызвана простой причиной: родной дом ощущался чужим. Отвратительно холодным, тесным, но в то же время и слишком большим, поглощающим и растворяющим в себе без следа.

 

Акт 1.

 

Вечера всё копились и копились, лекции пропускались и пропускались. Становилось всё труднее ходить, Виктора всё настойчивее тянуло вверх. Не к люстре с приветливо висящей верёвкой, а куда-то к весеннему солнцу, непонятно откуда взявшемуся в середине февраля. Как будто луч света того самого солнца оформился в человека и не обжигая, тем не менее довольно настойчиво, вытягивал медленно, но в то же время и не томя тень человека из серости, несвойственной обоим.

 

Как будто кадры документального фильма пролистывал он бережно эти воспоминания. Счастливый, загорелый, на этой неделе оказавшийся где-то в маленьком европейском городе, из тех, чьи названия ложатся мёдом на уши, а потом не запоминаются, в отличие от небольших и многочисленных улочек, как будто созданным для кофе, курения и вдумчивых прогулок, перемежаемых партией в нарды.

​

Оба они были счастливы: Виктор и девушка без имени. Первый освободился, тёплым весенним ветром выдулся из привычного уклада жизни, не оборачиваясь на цепкое прошлое. Да и правда, какой резон наблюдать за гнилостно настоящими руками пытающимся тебя поймать, если ты настолько свободен, что от того, чтобы плыть от счастья по воздуху тебя удерживают только законы физики? Вторая же нашла своё. Не место даже, но человека. Ставшего настолько неместным, что чувствовался покой.

 

Акт 2.

 

Вечера всё копились и копились, лекции пропускались и пропускались. Становилось всё труднее ходить, Виктора всё настойчивее тянуло вверх. Не к люстре с приветливо висящей верёвкой, а куда-то к весеннему солнцу, непонятно откуда взявшемуся в середине февраля. 

​

Бабочки в животе сменились финками под лопатками примерно через месяц. Примерно, потому что время слишком уж условная величина для субъективного краха маленькой вселенной. Чем он был вызван(не сам даже крах а уход, к нему приведший), кстати, понятно до конца не было.  Свет, тем не менее ушёл далеко и куда-то назад, так, чтобы впереди была только темень, непроглядная, как душа разбившей вселенную, и что самое прискорбное защищённая от другого, не менее яркого света им самим.
 

Кофе на завтрак обед и ужин, постоянные крики. Не души даже, а как будто всего тела. Волны, извивающейся волокнами боли, уносящей с собой крупицы живого из погрузневшего и приросшего к земле полутрупа, который отчаянно хочет либо вернуться назад, либо ничего.

​

Итог был в целом банален.

​

Шаг по полосе темноты, струящейся вперёд. Новый полёт, длиной, правда, не месяц, а около 3х секунд. 3 секунды, которые 22 года назад были для матери причиной едко осмеивать отца, а через 8 месяцев поводом для поездки в больницу. Они же и забрали обратно данную жизнь.
 

Выбор 2. 

 

Выкинув блокнотный лист, Виктор убрал смартфон в карман и спокойно зашагал по бульвару. В целом ничего такого не произошло. Деньги на месте, нервы тоже. Только что-то не давало покоя. Рушило привычную парадигму. Не давая себе времени размышлять, он выхватил из кармана телефон и уже высохшими руками удалил контакт.

​

«Свободный, уважающий себя, со стабильной учёбой и заработком» ‒ морально гладил себя по голове Виктор. «Чуть менее затёртый серый, зашуганный, почти отчисленный и стреляющий деньги у матери» ‒ стучал в область затылка здравый смысл, вооружённый не иначе как молотом.

 

Акт 1.

 

Разоружить его решительно не получалось и Виктор, плюнув на эту затею, направился дальше. Дошёл. Отсидел несколько пар, покривлялся перед однокурсницами. Получил в курилке леща за неудачную шутку. Вышел вновь на бульвар, в надежде познакомиться с ровесницей, не обременённой излишками интеллекта.

 

Выйти на бульвар с ярко-жёлтым студенческим в кармане, иронично. Не хватает только зелёного платка, пожалуй.

 

На удивление легко доехал до дома. Разложил диван. Прилёг.

 

Сам разложился не скоро, через десяток лет. Окончательно, бесповоротно и прочие печальные наречия. Разложился не буквально, конечно. Да и не нравственно, было бы там чему…  Скорее просто растёкся своего рода человеческой амёбой: устал создавать видимость хлещущего отовсюду, интеллекта и  в моменте проснулся, не думая о том, другой ли он. Оделся и поехал на работу, надев обычные джинсы, неброскую кофту и кроссовки. В машине, притормозившей у остановки, узкие глаза водителя расширились. Игривый солнечный зайчик, отразившийся от лысины, кое где нёсшей ещё на себе остатки зелёной краски не задержал тройной слой тонировки.

 

Да и вообще, какой смысл уклоняться от гнилых рук настоящего, покрытых мерзкими струпьями, которые всё сильнее кажутся просто складками делового костюма, если сам чуть ли не грудью уже стелешься по земле, коря проклятую гравитацию и из последних сил задирая нос?

​

Акт 2.

 

Разоружать его решительно не получалось и Виктор, плюнув на эту затею, направился дальше. Дошёл. Отсидел несколько пар, покривлялся перед однокурсницами. Получил в курилке леща за неудачную шутку. Вышел вновь на бульвар, в надежде познакомиться с ровесницей, не обременённой излишками интеллекта.

 

Познакомился. На почве отсутствия этих самых излишков у Виктора получилось завести светскую беседу о погоде, да ещё и мастерски её контролировать. Не погоду и не девушку, конечно, а всего лишь беседу, но всецело и безраздельно. Пробурчав что-то про незатыкаемый речевой фонтан девушка откинула с плеча контрабандой попавшую туда руку Виктора и торопливо ушла.

Разрушенная парадигма, кстати, восстанавливаться не спешила. Никто уже никуда не спешил. Только кошелёк опять выпал из злополучного кармана, но тут же был подхвачен знакомой уже лёгкой рукой, и вновь маячил перед Виктором, где-то на уровне груди.